В кабинете сидели двое. Майор милиции Бабаков и капитан милиции Тихомиров. Они сидели и пили водку. В рабочее время и в рабочем кабинете Бабакова, заместителя начальника ОВД.
Конечно, это было нарушение. Конечно, это предосудительно. Но что поделать? Когда, спрашивается, пить водку офицерам милиции, если у них любое время — рабочее, если весь день — рабочий, да к тому ж — "ненормированный"? Или вовсе не пить? При такой-то службе? Которая опасна, как особо опасный рецидивист, и трудна, как самый трудный подросток?
И как ни пытались они расслабиться, отрешиться от своей службы — всякий раз она бесцеремонно напоминала о себе. Напомнила и сейчас: едва они осушили стаканы — на майорском столе задребезжал телефон.
"Чего там еще: " — проворчал Бабаков, но трубку поднял.
— Да?
:
— Чего?
:
— А поподробнее можно?
Видимо, его пожелание было исполнено: вслушивался он долго. И наконец — распорядился:
— А вот давай-ка его ко мне!
— Чего там? — спросил Тихомиров, когда начальник положил трубку.
Бабаков засмеялся басовито и благодушно. Поведал:
— Анекдот! Комедия!"Берегись автомобиля-2, или — деточка Юрия Деточкина". Короче: этот: Малахов, кажется? Ну, стажер при убойном? Стоит на крыльце. На нашем крыльце. Курит. И видит: подкатывает патрульная "десятина". Нашей конюшни рабочая лошадка. Заруливает на стоянку. Чинно-благородно. Встает. Глушится. Все нормально. И тут — из-за руля вылазит какой-то сопляк. В гражданском. Захлопывает дверь и как ни в чем не бывало шагает прочь. А больше — в салоне никого и не было.
— Интересно! — сказал Тихомиров.
— А то! Вот и стажер так решил. Окликнул парня. Думал, деру тот задаст, уж стойку принял стартовую — ан нифига! Парнишка — законопослушный оказался. Сам подошел. Стажер, такой, в непонятках: "Это чего за нахуй? Как ты, щенок, оказался в боевой милицейской машине?"
— А он?
— А он такой, вроде даже с вызовом: "С трех раз догадайся! Подсказка первая: в мусарне вашей я не работаю!"
— Фигасе! Больной, что ли?
Бабаков осклабился:
— Хы-хы!"Больной"? Еще какой здоровенький. И ушлый, чертенок, — пробу ставить негде! Короче, стажер прихватил его за шиворот, поволок в дежурку. А тот — и не рыпается. А в дежурке — там сейчас Митрич. Ну и он-то пацана мигом срисовал. Потому как юная знаменитость. Звезда микрорайона, етить. Короче, Олега, доведется тебе сейчас поручкаться с самим Колей Лакки!
Вероятно, если б было сказано "Лакки Лучиано" — и тогда б майорское объявление не прозвучало более помпезно и многообещающе. Капитан Тихомиров аж присвистнул:
— Фигасе! Наслышан, наслышан. Ленка Панарина рассказывала:
— Ага: — немного рассеянно кивнул Бабаков, натягивая пиджак и, видимо, готовясь к серьезному официальному разговору. — Уж Ленке-то он порядком крови попортил: Святая душа: Ленка, в смысле: После универа и при таком-то папике "разлампасистом": могла бы сразу в главк: а на "земле" пашет: с вот такими: шпанюками валандается:
Он говорил словно про себя, машинально, и будто думая о другом. Наконец, совладав с пиджаком, встал, тряхнул головой и сказал уже громко, четко:
— Так, я не понял! Где он? В этажах заплутали? Сразу в обоих?
И тотчас, в ответ на его командирское недоумение, в дверь постучали, будто с той стороны лишь ждали этого властного окрика.
— ДА!
Молодой сержант с короткоствольным автоматом на боку ввел в кабинет паренька лет шестнадцати. Среднего роста. Худощавый, но не заморыш. Одет просто, но не в рванину: мешковатая легкая куртка неброского мшисто-болотного оттенка; столь же мешковатые, потертые джинсы цвета бирюзы, утомившейся быть драгоценным камнем; и отличные, фирменные "гриндеры". Вихрастый, волосы рыжеватые, но едва ли дающие шанс на должность в конан-дойловском "Союзе рыжих". Лицо веснушчатое, и потому казалось оно более инфантильным, нежели было в действительности. Сейчас это лицо хранило сосредоточенно-хмурое выражение, но все равно сквозила в нем постоянная, неизбывная ухмылка, беспечная и насмешливая. Во всяком случае, она точно пробивалась наружу через живые, нахальные глаза, зеленые и игристые, как безалкогольный напиток "Тархун".
— Так вот ты какой, Коля Лакки! — молвил капитан Тихомиров, когда сержант-конвоир удалился.
Паренек надменно вскинул подбородок:
— Для кого Лакки, а для кого — Лисицын Николай Иванович!
Он стоял непринужденно и развязно, откинувшись малость назад, к отделанной под дубовый шпон стене. Руки покоились в карманах мешковатых джинсов. Будь на его шее алый галстук — с него можно было бы писать картину "Допрос пионера в гестапо". Но алого галстука на нем не было.
— Коля у нас обидчивый, — пояснил Бабаков, будто бы даже гордясь норовом задержанного. Обратился к нему, указал на свободное кресло: — Присаживайся, Коля.
Тот вразвалочку проследовал через кабинет, плюхнулся. Достал из кармана пачку "Лакки Страйк", вытянул сигарету. Бабаков с издевательской услужливостью поднес зажигалку. Заметил:
— Мог бы и нашими угоститься. Би май гест, как говорят техасские рейнджеры!
Паренек мельком скосил взгляд на золотистую коробочку легкой "Явы", лежавшую на столе. Буркнул:
— Я такое говно не курю.
— Хамишь! — негромко осудил майор Бабаков.
Коля затянулся, подернул плечами. Поморщился и сказал:
— Ладно, командир! Давай тут обидки жарить не будем — давай к делу перейдем. Тебе, наверно, интересно, как так вышло, что я прокатился на вашей ментовозке?
— Догадливый! — все столь же негромко похвалил Бабаков.
Коля усмехнулся:
— Ну, конечно, я мог бы наплести примерно такое, — он напустил наивный до идиотического вид: — "Иду, значит, по улице, и вижу эту десятину. Брошенную и неприкаянную. Двери настежь, внутри никого. Думаю: непорядок. Думаю: наверно, какая-то несознательная шпана угнала ее — и бросила. Думаю: надо поправить это дело, вернуть тачку в родное стойло. Потому что я очень люблю нашу милицию, которая меня бережет!"
Офицеры засмеялись. Бабаков осведомился:
— Насколько понимаю, этой пурги ты плести не будешь?
Коля зевнул:
— Неа! Может и проканало бы, и хуй вы докажете, что не так: Свидетелей — нет, камер наблюдения — нет: Но лень просто пиздить. Все равно ж ты, командир, не дурак и все прекрасно понимаешь? Разумеется, я и угнал. Ну так вернул же?
— Коленька, — вкрадчиво спросил Бабаков, — а нахуя тебе оно было надо, угонять милицейскую машину?
— Да по приколу! — с обезоруживающей дерзкой веселостью ответил паренек. — На спор!
— Понятно, — Бабаков кивнул. — Но, конечно, кто с тобой спорил, кто был, так сказать, подстрекателем, — этого ты нам не расскажешь?
Паренек фыркнул:
— Сам-то — как думаешь?
— Коля — правильный пацан. Коля — не сдает подельников. Коля вообще не сдает корешей, — все с той же язвительной гордостью объяснил Бабаков для капитана Тихомирова.
Тот, хранивший дотоле молчание, мрачно спросил у задержанного:
— Парень, а ты понимаешь, что сейчас конкретно под уголовку влетел? Хуевый твой прикол был!
— Верно! — подтвердил Бабаков. — То, что вернул машину, — это, конечно, зачтется. Но факт угона — имел место. Железно. Все основания для открытия дела.
Паренек с шумом выдохнул дым:
— Ну так открывай — хуйли глазки строить? Только учти: под протокол я тебе расскажу, как на улице тачку нашел, брошенную. А в суде — пущу слезу праведного негодования. "В кои-то веки решил сделать чего-то хорошее для милиции, типа, имущество вернуть, — так не поняли, гоблины тупые! Не оценили красоты поступка!"
— Расскажи, расскажи: как это делают ежи! — Бабаков махнул рукой. Он поправил своенравный галстук, упрямо сползавший к уху, и включил официальную суровость: — Расскажи. Суд, может, тебе и поверит. Реального срока — точно не дадут. Но на киче ты у меня посидишь. Дозрел. Оборзел ты, баклан, до невозможности. Могли бы закрыть еще месяц назад, когда ты со стаканом анаши попался. Но тогда — Елена Георгиевна тебя отмазала. Инспектор по малолеткам. Поручилась она за тебя. А сейчас — подвел ты ее. И через то — в тюрьму пойдешь. Отлетался, голубь. Потому как влетел на сей раз — крепко!
Сказано было без злости, даже как-то равнодушно, устало — и, вероятно, именно от этой смены тона дотоле неустрашимо нахальный паренек вдруг встревожился:
— Да ладно! Вы чего, дядь Олег, правда меня в тюрьму упечь хотите? Да за что? Вы ж знаете: я ничего плохого-то не делаю!
— Ага. Вот только "хорошего" — лет на десять за тобой, по совокупности.
Была долгая неуютная пауза. Долгая, как дорога кандальная, и неуютная, как тот казенный дом, к которому эта дорога ведет.
— Да ладно вам! — сейчас Коля если и не готов был еще разреветься, то нервничал заметно. — Я же:
— Посидишь ты! — жестко оборвал его майор. — Подумаешь!
И, раскрыв на столе папку, действительно принялся в ней что-то писать. Воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушал лишь шорох ветра за окном да шелест ветвей высокой вербы, скребущих по стеклу. Эта верба своим назойливым скрипом отвлекала сотрудников ОВД от мыслей о борьбе с преступностью, и Бабаков все порывался обратиться в управу, чтобы "херову вербу срубили нахер", но как-то руки не доходили.
Майор деловито и проворно водил ручкой по бумаге. Юный угонщик, раскрасневшийся от теперь уже нешуточного волнения, ерзал в кресле и сдавленно пыхтел. Капитан Тихомиров, глядя на него, потешался. Он был уверен, что шеф просто пугает нарушителя, к которому на деле испытывает своеобразную симпатию. А протокол если и будет составлен — то лишь для острастки. И через час этот ушлый Коля Лакки будет хвастать перед дружками, как ловко развел он этих лохов в серой форме и с очень серым веществом в голове:
Это сознание малость удручало строгого капитана Тихомирова. Хмель и обида взыграли в нем, и он вдруг бухнул:
— А вот взять бы тебя, баклан, — и хорошенько высечь! Розгами!
Парень, казалось, встрепенулся. Криво усмехнулся:
— А что, в прейскуранте услуг — предусмотрено?
— Шутит все: — пробормотал Бабаков, не отрывая взгляда от бумаги. — Нет, не предусмотрено. Тюрьма предусмотрена. Срок — вряд ли, по первоходу-то, но хотя бы трое суток ИВС я тебе гарантирую.
Рыжий Коля снова закурил, молвил хрипловато:
— Да по-чесноку, начальник — уж лучше б высекли, чем в тюрьму!
Бабаков наконец поднял глаза — и проступил в них некий странный блеск.
— Ты это серьезно? — спросил он.
Нарушитель нервно хмыкнул:
— Ну, как бы, да.
— Ага! — подхватил Тихомиров, оживившись. — А потом побежишь прямиком в прокуратуру. Или к правозащитникам каким-нибудь. Типа, ментовский беспредел, произвол, применение пыток.
